Мысленно обещаю себе спросить у Дока, когда Харли в последний раз принимал лекарства. Меня волнуют не психотропные, а другие таблетки, те, что Док прописал ему, чтобы бороться с приступами угрюмости, делать его нормальным.
Что ж, я выхожу из Больницы в одиночестве. Прохожу мимо статуи Старейшины периода Чумы, но не останавливаюсь. Не хочу, чтобы еще и он смотрел на меня сверху вниз.
Мой путь лежит в сторону Регистратеки. Люди вокруг по-прежнему охвачены лихорадкой Сезона, и меня мутит от того, что все это — дело рук Старейшины с его насосом.
Чтобы подняться по ступеням Регистратеки приходится перешагнуть через пару переплетенных тел. На крыльце в кресле-качалке сидит Виктрия и наблюдает за ними, изредка что-то записывая в свою маленькую книжку с кожаным переплетом. Странно, что она не с Барти, не занимается тем же, чем парочка на ступенях, впрочем, Старейшина же говорил, что на фермеров гормоны действуют сильнее.
Орион стоит спиной ко мне, лицом — к портрету Старейшины, который окидывает взглядом просторы уровня фермеров. Но вдруг, не успеваю я и рта раскрыть, он вынимает картину из ниши в стене и ставит на пол.
— Что ты делаешь? — изумленно спрашиваю я. Без фальшиво приветливого лица Старейшины, глядящего с портрета, стена Регистратеки кажется голой.
— Пора вешать новый портрет, — отвечает Орион, поднимая картину и направляясь к дверям. Логично. Этому портрету лет десять, не меньше. Волосы у Старейшины на картине еще темные, глаза молодые, морщинки едва намечаются. Интересно, как будет выглядеть новая? Будут там длинные седые волосы? Согбенная спина, сгорбленная еще сильнее из-за давней хромоты? Или, может, наоборот. Может, возраст только придаст ему величественности.
— Привет, — произносит Виктрия, не поднимая глаз от книги. С тех пор как появилась Эми, мы почти не разговаривали, хотя раньше, когда я жил в Палате, были очень близки. Она теперь кажется какой-то злой, ожесточенной, не такой, как три года назад, когда ей было семнадцать, а мне — тринадцать. Я по ней тогда сох, хоть сейчас и не понимаю почему.
— Привет. Новую книгу пишешь? — Виктрия сочинила уже с десяток книг, она выкладывает их в пленочную локальную сеть. Книги замечательные — не представляю, как у нее так получается. Поразительные истории о героях времен Чумы. Прямо трагедии… Внутри вдруг все сжимается. Наверное, это Старейшина еще до рождения вколол ей «литературу».
— Не совсем, — она захлопывает книжку и засовывает в большой карман куртки. Но по-прежнему не смотрит на меня, а переводит взгляд на ровные прямоугольники полей, испещренные лежащими парочками.
Я слежу за ее взглядом.
— Ты будь поосторожней. Из-за Сезона все с ума посходили. — Хорошо, что Эми рядом с Харли в безопасности.
Виктрия не поворачивает головы.
— Лют меня проводил. Орион здесь, если что, проводит обратно.
Пожав плечами, я снова поворачиваюсь к стене и вдруг с удивлением замечаю, что под портретом Старейшины скрывалась табличка:
ЗАЛ РЕГИСТРАЦИИ ИССЛЕДОВАНИЙ:
Возведен в 2036 г. н. э. при финансировании ФФР
Под этим — буквы, которых я не понимаю, кириллический или греческий алфавит, не знаю точно. Под ними:
«Если хочешь понять явление, наблюдай за его истоками и развитием».
Аристотель
И еще восемь строчек, все на разных языках, в двух из них я даже символов не понимаю, но нетрудно догадаться, что это та же самая цитата.
— Древняя надпись, — говорю я Виктрии, но ей, кажется, совсем не интересно. — Очень старая. Времен постройки корабля.
Она мычит в знак того, что слышала меня.
Вспоминаю чертежи корабля, которые Орион мне недавно показал. Когда-то на уровне фермеров занимались «биологическими исследованиями», а «Зал Регистрации Исследований» был их центром. Парочка, через которую мне пришлось перешагнуть по пути к Регистратеке, стонет. Громко.
Вряд ли для регистрации таких исследований создатели его предназначали.
Старейшина все время разглагольствует о том, как мы прогрессировали, как полезна моноэтничность и сильное, централизованное командование. Но сейчас мне кажется, что простые слова этого Аристотеля с усмешкой смотрят на нас, на то, что вместо исследований мы занимаемся развратом.
Как вовремя Орион решил сменить картину. Вот уже во второй раз с его помощью я узнаю что-то новое о корабле. А что я знаю о самом Орионе? Кроме Регистратеки, я его почти нигде и не видел, и даже там он чаще всего скрывается за книгами и в их тени, призрак среди слов и цифровой информации. Да, я знаю каждого на борту корабля — по имени, даже в лицо, — но что я знаю о них? Он может быть кем угодно.
— Как думаешь, они любят друг друга? — в течение моих мыслей врывается голос Виктрии. Она на меня не смотрит… она смотрит на парочку на ступенях.
— Нет, — отвечаю я.
— Отвратительно, — бормочет Виктрия. — Неужели они вообще собой не владеют?
«Нет, — мысленно отвечаю я, — не владеют».
— Орион говорит, это нормально.
«Нет», — думаю я.
— Но это ненормально, — произносит Виктрия.
Я удивленно поднимаю на нее глаза.
— Если бы это было нормально, то со мной было бы то же самое, — продолжает она, кивая на этих двоих. Черт, она права. — Но нет. Я… не хочу ничего такого. По крайней мере, с тем, кого не…
Она обрывает себя, но я догадываюсь, что она хотела сказать. С тем, кого она не любит.
Неделю назад я бы только усмехнулся. Любовь казалась мне не более реальной, чем «бог», которому поклоняется Эми. Разговоры о «любви» сводились к тому же, что и религиозные сказки — все это люди Сол-Земли придумали чтобы поддерживать себя в том несовершенном мире, который они себе создали.
Но теперь…
— Нет, лучше потерять любовь, познав ее, чем никого вовеки не любить, — произносит Виктрия.
— Это из твоей новой книги?
Виктрия фыркает [4]. Она чуть сдвигается в кресле, и я вдруг замечаю на полу рядом с ней стопку книг — настоящих книг с Сол-Земли. Я хмурюсь. Как регистратору, Ориону стоило бы быть осторожнее. Даже самим регистраторам запрещено трогать древние книги. Если Старейшина его поймает…
На лужайке перед нами девушка гладит себя по голому животу, и пальцы ее сжимаются так, словно она хватается за что-то невидимое, но драгоценное.
— Как думаешь, они, по крайней мере, счастливы? — спрашивает Виктрия, кивая на парочку, но не успеваю я открыть рот, как она добавляет: — Потому что я не знаю, что такое счастье.
— Ну, что, пора вешать новый портрет! — весело объявляет Орион, появляясь из дверей Регистратеки. Картину у него в руках написали так недавно, что она еще пахнет краской. Напоминает мне о Харли.
Орион поворачивает картину, чтобы повесить ее на крючок поверх таблички, и у меня отпадает челюсть. Хитро улыбаясь, Орион поднимает на меня взгляд.
Это портрет не Старейшины.
Это мой портрет.
— После этого Сезона родится твое поколение, — объясняет Орион, вешая картину на крюк и поправляя. — Старейшина скоро уступит тебе место. Ты станешь новым командиром.
Нарисованный я оглядывает «Годспид» точно так же, как нарисованный Старейшина. Это работа Харли — узнаю его стиль — хоть я ни разу и не позировал. Должно быть, написал по памяти и, наверное, поэтому добавил мне кучу всего, чего на самом деле нет. Тот же самый уверенный наклон головы, что есть у Старейшины, но не у меня. Тот же ясный взгляд, та же величественная осанка. Значит, таким меня Харли видит? Да это же вообще не я.
— Вылитый ты, — замечает Виктрия. Она уже встала с кресла и теперь стоит у меня за спиной, разглядывая картину поверх моего плеча.
— Настоящий лидер, — говорит Орион.
Лидер? Нет. Лидер бы знал, что делать.
47
Эми
